12 ноября 2021

Юрий АРТЕМЬЕВ «СТРАСТЬ К ПОЛЕМИКЕ»: Воспоминания, статьи, рецензии, очерки

В сборник наряду с резонансными публикациями разных лет включены воспоминания автора о детских и юношеских годах, а также о времени вступления во взрослую жизнь. Перу автора принадлежат много ярких, философски насыщенных оценок и интерпретаций творческих наследий Ивана Яковлева, Николая Никольского, Константина Иванова, Михаила Сеспеля, Петра Хузангая, Хведера Уяра и других. Известный критик, избегая проторенных троп, неизменно стремится раскрыть в каждом художнике слова что-то особенное, индивидуально неповторимое.
ЗИГЗАГИ СУДЬБЫ МАСТЕРА
Хведера Уяра я уже в классе третьем читал взахлеб, успел выделить из массы беллетристов. Все же должен признаться, что второй раз писателя для себя «открыл» в достаточно зрелом возрасте, когда его имя часто фигурировало в различных статьях и рецензиях местных зоилов. Критика эта, как правило, была примитивная, грубая, непрофессиональная, но чаша сия не миновала практически ни одну книгу писателя. Сказать, что Уяр расшатывал устои господствующей идеологии, было бы смешно. Нередко критиковали его за вовсе безобидные вещи, т. е. это стало как бы нормой. Временами казалось, что обе стороны «играют» в своеобразную игру, вжившись в свою роль: объект критики также уже не мог обойтись без того, чтобы не подбросить очередную «косточку» для кровожадной стаи хищников. Но было бы неверно сказать, что произведения Уяра не содержали никакого «яда», не составляли угрозы для власть имущих. А главное все же зависело от общей атмосферы литературно-творческой жизни.
Основная функция художественной литературы в нашей стране в советские годы была нацелена на эс¬тетическое обслуживание (и оправдание) официальной политики. Писательская братия в понимании творче¬ских задач не составляла монолита: одни открыто и раболепно выполняли «социальный заказ»; другие командовали и «стучали», а были и такие, кто ценил и понимал значение творческой свободы. Правда, это были единицы. Уяр принадлежал к последним. Но отстаивать эту свободу в тех условиях было до драматизма нелегко. Уже одно то, что создатель лучшего чувашского исторического романа «Тенета», упорно отказываясь играть по правилам, диктуемым эпохой застоя, умудрился не заслужить ни литературной премии, ни других почестей, говорит о многом. Ведь эти премии раздавались тогда налево и направо, и даже имена некоторых лауреатов сейчас вспоминаешь с трудом.
В чем же все-таки необычная тайна прозы Уяра? Да, он подлинный мастер слова, умеет строить острый сюжет, виртуозно владеет оригинальными приемами повествования и т. д. Но Уяр для нас, тогда молодых, был больше, чем сумма перечисленных достоинств. Он был символом противостояния идеологической махине авторитаризма. Когда все и вся подвержено муштре, когда тотально насаждается единомыслие, а писатели заняты чем угодно, но только не настоящим творчеством, нужен хотя бы один человек, который идет не в ногу, нарушая размеренный ритм идейной шагистики. Вот почему в каждой строчке с подписью Уяра мы искали подтекст, скрыто выраженный смысл, так сказать, двойное дно, а находя искомое, несказанно радовались, спешили поделиться с единомышленниками. Это была духовная поддержка. Но, к нашему огорчению, «крамолу» обнаруживали и те, кто был призван охранять «чистоту» учения основоположников, и очередная кампания по разоблачению не заставляла себя ждать. Экзекуция проводилась в основном силами самих же братьев по перу, критиков, с опорой на мнение передовиков производства и т. д.
Хотя свою сверхзадачу Уяр большей частью реализовывал в подтексте, но это вовсе не закрывало тропинку к чистым родникам художественности. Гражданственность в палитре писателя органично сливалась с эстетической соразмерностью. Поэтому воссоздаваемый им художественный мир, как некий оазис, позволял утолить и эстетическую жажду. В героях писателя, как ни у кого другого, легко узнается чувашский национальный характер. Уяра отличает высочайшая эстетическая и общая культура. В его стиле национальное видение мира естественно уживается с открытиями Толстого, Чехова, Бунина в области изображения внутренней жизни человека. Поэтому характеры героев романа «Тенета» — Ухтивана, Яриле, Яга Илле, Ивука, Марись — взаимодополняя друг друга, глубоко раскрывают менталитет чуваша, как бы воссоздают его объемно завершенное содержание.
Пожалуй, здесь и скрывается притягательная сила уяровских типов — им свойственно «лица необщее выражение». Я даже смею предположить, что прежде всего этой особенностью чувашский писатель в свое время обратил на себя внимание М. Зощенко, переводившего его рассказы на русский язык. Неповторимый национальный колорит в произведениях Уяра был замечен Н. Любимовым, непревзойденным мастером перевода, русским романистом Е. Федоровым.
И парадоксально, что именно здесь находили оппоненты ахиллесову пяту Мастера — его постоянно били за якобы нарушение соотношения национального и интернационального начал в идейно-художественной структуре образа. Так случилось с рассказом «Счастливый Палюк», с повестью «Где ты, море?» и со многими другими произведениями. Какой могучей силой духа надо обладать человеку, чтобы выдержать столь мощный долголетний натиск, не сломаться, быть оптимистом, обладать исключительно уяровским юмором и с каким-то чувством горькой жалости и благодарного всепрощения вспоминать недругов и гонителей. Эти настроения просачиваются в минуты дружески откровенной «беседы у камина».
В современной чувашской прозе творчество Хведера Уяра, на мой взгляд, олицетворяет собой одну из ее основных стилевых ветвей — традиционалистскую. Сейчас в нашей критике напористо сеется настроение, что якобы эта когда-то магистральная линия развития национальной литературы себя исчерпала и дальнейшие перспективы роста — в ориентации на европейскую культуру. Конечно, культурный герметизм невозможен и даже был бы вреден. Но отрыв от национальных корней, забвение традиций, как правило, губительны даже для художников, наделенных известным талантом. Несомненно, и образцы кастрированной поэзии покупаются и пропагандируются за бугром, но у них свои вкусы и потребности. Разве мы должны их копировать, а главное — дать разрушить тысячелетнюю основу собственной культуры, ее ценности?
Непонятна рекламная шумиха вокруг некоторых авангардистских тенденций в писаниях того или иного поэта. Стихи, сочиненные по скандальным образцам французского поэта Рембо или по рецептам автора нашумевшего «Манифеста сюрреализма» А. Бретона, должны вызывать восхищение разве только потому, что полемически нетрадиционны и непонятны?!
Думается, некоторые отмеченные тенденции в развитии сегодняшней чувашской поэзии и критики читателями замечены. Я же счел возможным высказать о них несколько слов лишь потому, что они отчетливее проступают на фоне духовных и эстетических обретений писателя-традиционалиста Хведера Уяра.
ИЗ ДОСЬЕ
Юрий Артемьев родился в 1941 году, в селе Тобурданово Канашского района. Литературовед, критик, член Союза писателей СССР, доктор филологических наук, профессор. Окончил Казанский государственный университет, аспирантуру в Институте мировой литературы им. М. Горького. В 1993 году защитил докторскую диссертацию на тему «Просветительство и развитие чувашской литературы». Работает профессором кафедры русского языка и литературы ЧГУ имени И.Н. Ульянова.
Лауреат Государственной премии Чувашской Республики в области литературы и искусства (2015).
(По данным Чувашской энциклопедии)

«Советская Чувашия», № 128(26861).
12 ноября 2021 г.