29 января 2020

Долго не давала мне покоя незаконченная рукопись воспоминаний Николая Спиридоновича Айзмана, моего отца. Жаль было, что такой интересный труд может пропасть даром, так хотелось, чтобы работа была завершена, но, увы, отец помер неожиданно, в один день. Потом уж я не раз перечитывал эту рукопись, и у меня стало проявляться желание закончить ее. Но я боялся, и боялся по двум причинам. Во-первых, моральная сторона: имею ли я право писать про своего отца и не примут ли это как самовосхваление фамилии? Дескать, нас никто не хвалит, так мы сами себя похвалим. Во-вторых, мне ли, простому работяге, писать о людях искусства? И все же после долгих раздумий я решился. Собрал все имевшиеся дома рукописи и документы, изданные книги, расспрашивал родных и знакомых, старых артистов. Был у меня и план воспоминаний отца. И, кроме всего этого, я помню все события нашей семейной жизни, и они пригодились в этой работе.
Чтобы попасть в репертуарный план нового сезона с сорок седьмого на сорок восьмой годы, Николай спешил закончить новую пьесу. В театре уже было известно, что в репертуар включили много разных пьес: «Горе от ума» Грибоедова, инсценировку романа «Молодая гвардия», «Старые друзья» Малюгина, «Счастливый день» и «Бедность не порок» Островского, «Ревизор» Гоголя, «Айдар» Осипова, «Кремень» Эсхеля, «Пути-дороги» Федорова, «Два товарища» старого коллеги Николая, писателя-фронтовика Алагера. Такое количество пьес в репертуаре объяснялось тем, что «Горе от ума», «Старые друзья» и «Счастливый день» были подготовлены молодыми артистами, только что закончившими ГИТИС. Среди них были яркие таланты, которые потом станут украшением театра: Б. Марков, В. Родионов, В. Кузьмина, А. Лукьянова, Н. Степанов, П. Иванов и другие. Молодежь органично влилась в основной состав и была доброжелательно принята старыми артистами.
Николай с Константином Ивановым, профессиональным режиссером, еще до войны закончившим ГИТИС и только осенью сорок седьмого вернувшимся из армии, ставили пьесу Алагера, и тут сразу почувствовалась солидная школа Иванова. Он становится ведущим режиссером театра. Театр рос на глазах. Новое поколение молодежи из ГИТИСа, новый режиссер — театр приобретал новое лицо.
До начала сезона Николай все же заканчивает новую пьесу и отдает завлиту театра. Это была пьеса о сельских тружениках после объединения колхозов. Здесь и соревнование между бригадами, и любовь, и веселая, трудолюбивая молодежь. Фабула такова: девушку по имени Маша (в чувашском варианте Марук) любят два парня. Один из них — тракторист Иван, человек недалекий, живущий только накопительством; другой — механик МТС Хведер, студент-заочник. Сюжет построен на хитросплетении отношений героев комедии и счастливом конце, когда Хведер, человек передовых взглядов, утверждавший, что всей молодежи надо учиться, берет верх над своим соперником Иваном. Пьесу Николай назвал по популярной чувашской песне времен НЭПа — «Кай, кай Ивана» (Выйди, выйди за Ивана). По ходу действия и хор, и мать героини поют эту песню, мотивируя тем, что богаче него жениха на селе нет. А Марук противится, потому что ждет уехавшего на практику Хведера. Писал Николай с воодушевлением и хорошо показал деревенские типы: это и болтливый бригадир Игнат, и глуховатая вдовушка Кедерук, из-за которой в действие вносится много путаницы; и засидевшаяся в девках Паша, женщина, мечтающая выйти замуж за Ивана; и самоуверенный Иван, который похваляется, что может водить любой трактор, и терпит фиаско на первой же машине новой марки, однако, потерпев фиаско и в любовном плане, прямо заявляет, что все бросит и пойдет учиться.
И вот обсуждение пьесы на худсовете. Николай был уверен в успехе и не больно-то боялся. В пьесе он показал, как обновляется жизнь на селе, как бригады, несмотря на соперничество друг с другом, без лишних слов приходят на помощь отстающим. И ясно дал понять, что механизаторам все время надо учиться, чтобы не отставать от техники.
Пьесу на худсовете читал сам. И вот начинают высказываться члены худсовета. Леонид Семенов отметил, что трактористы — не учетчики и сведений о вспаханной за день площади в МТС не дают, а в пьесе это именно так. Вывод: ошибка, незнание жизни. И еще — вопрос об учебе. Герой Хведер ратует за учебу молодых колхозников, но кто тогда будет работать? В колхозе прежде всего должны работать, а не учиться. Автор устами Хведера упрекает передового тракториста в том, что тот не хочет больше учиться. У тракториста Ивана всего семь классов образования, но эти люди с семилетним образованием — передовые механизаторы, доярки и работницы полевых бригад. Получается, что автор намекает на малограмотность наших сельских тружеников? Нехорошо.
Вот оно как! Не ожидал Николай такого поворота. Но дальше — больше. Игнатий Молодов сказал, что нет сюжетной зацепки. Где пламенное объяснение в любви Марук и Хведера? В пьесе объяснение происходит как-то походя. В ней много повторов, ситуации сценически не оправданы. Не хватает убедительности…
Так, еще один разгромчик! Николай ждет, что же будет дальше. Выступает артистка Иванова и заявляет, что Иван местами слишком наивный. Но это еще вежливо сказано. А вот главный режиссер Константин Иванов сказал, что пьеса вообще порочная: призывать к учебе — неверно, когда по всей стране идет трудовой энтузиазм, колхозники должны лучше работать, больше давать государству мяса, молока, яиц, шерсти и так далее. А с призывом к учебе все колхозники разбегутся. Недаром же у них, чтобы не ушли в город, даже паспортов нет. Сейчас главная задача — чтобы колхозник держался за землю, и драматурги должны прививать сельскому жителю любовь к колхозному труду, а не к учебе. И что это за образы в комедии? Иван — не развивается, остается дураком до конца. А Хведер — хуже дурака. Легкая комедия, стиль ужасный! Теперь что касается любви. Хведер уезжает на практику — какая ж это трагедия? Автор рисует такие переживания героев из-за этого! Главная героиня схематична, ходячий плакат. Нет тонких и горячих чувств… И в заключение самое ужасное — в таком виде принимать пьесу к постановке нельзя…
Как обухом по голове были для Николая слова главного режиссера. Забрав рукопись, он покинул худсовет, как побитая собака. Завернул в буфет, а денег нет, и он «на запись» попросил водки. Буфетчица хорошо знала жизнь артистов и без слов налила, сколько Николай мог выпить. А он пил и не пьянел, и никак не мог залить горечь обсуждения. По привычке почти не закусывал. Ну вот, больше, кажется, не идет. Сунув сложенную наполовину рукопись во внутренний карман, он нетвердыми шагами пошел к выходу.
А дома уже поужинали и собирались ложиться спать, когда из театра прибежала билетер и сказала, что их Айзман лежит на улице пьяный.
Была весна, но ночью на земле замерзнуть немудрено. Дети испуганно смотрели то на билетера, то на мать.
— Алька, Фильцата, бегите скорее, а то еще разденут его там, — сказала Фрося.
Дети привели в стельку пьяного отца, а он бормочет что-то несуразное:
— Не смей учиться, ты рожден пахать…
Встал Николай утром, а внутри все горит. Опохмелиться бы – да где денег возьмешь? Мало плохого настроения из-за разгрома пьесы, так еще и голова трещит. Что делать? Пошел на кухню и выдул ковшик холодной воды. Вроде чуть полегчало, но это только иллюзия. Лечиться надо не так. Надо помолиться, а потом и аппетит появится. А сейчас даже того, что жена выставила на стол, видеть не хочется. Ладно, пойдем на занятия. По пути можно будет зайти в «американку», не может быть, чтобы буфетчица Люба, жена артиста Сперанского, не выручила. Побрился, умылся, оделся и пошел. Идет мимо открытой здесь после войны чайной. Эх, бы… да не дано. Без денег там делать нечего. И вдруг чуть не столкнулся с человеком, который шел ему навстречу.
— Извините... А-а, ба! Никифор Федорович! Салам!
— Салам, салам, Николай Спиридонович! Я еще издали заметил тебя, идет и головы не поднимает. И вправду, видок у тебя замученный. Что случилось-то?
— Эх, Никифор, свет мой Федорович, пьесу у меня разгромили вчера…
— А-а, ну тогда понятно… Давай зайдем сюда.
Ну, как не пойти, раз приглашает старый коллега и писатель Никифор Мранька! С виду мужик мужиком, и лицо грубоватое, «деревенское», а посмотри в глаза — страшно начитанный и умный человек. В молодости был красногвардейцем и бился с колчаковцами, а потом — партработник, редактор районной газеты, и с тридцать четвертого года — писатель.
С Николаем они знакомы с двадцать девятого года, когда в один сезон в театре ставили «В деревне под ветлами» Айзмана и «Элнет» Мраньки. Фамилия Мраньки часто мелькала на афишах чувашского театра: это пьесы тридцатых годов «Слушайте!», «Чебоксары на Волге», «Хорошо живется», «Салют!», «Родина зовет» и пьеса военных лет «Сержант Ванюшин», которую играли в сезоне сорок третьего — сорок четвертого годов. Так что в театре он был постоянным автором, а с Николаем они были старыми товарищами, и, если что их и разделяло, так это разность характеров, а отсюда и разный образ жизни. Мранька был более собранным и серьезным. Может, партработа обязывала так держаться? А Николай против него казался безалаберным и даже безвольным. Но одно объединяло их крепко: оба были чувашскими драматургами, оба душой болели за колхозника — кормильца всей страны. Теперь Мранька жил в Козловке и работал завотделом пропаганды и агитации райкома партии. Как только Николай слышал «завотделом пропаганды», так сразу появлялись какие-то нехорошие ассоциации вроде «министерства пропаганды». Казалось, ляпни при таких завах лишнее слово — и загремишь, куда Макар телят не гонял. Но Мранька был удивительным человеком, он видел, как плохо живет колхозник, и говорил об этом открыто. Как он не боялся — просто чудо!
И вот они вдвоем пошли к чайной. Двухэтажный каменный, с высоченными потолками дом этот был построен под трактир богачом Дороговым еще в восемнадцатом веке. И вот теперь снова все вернулось на круги своя: он опять стал трактиром, только под названием «Чайная». Народ в зале самый пестрый, многие в полувоенной одежде. Николай с Никифором поискали свободный столик и притулились у окна, позвали официантку. На столике, как по щучьему велению, появилась и выпивка, и закуска. Николай, мучаясь (первая всегда шла трудно), выпил и стал занюхивать хлебом, постепенно приходя в себя. Никифор выпил сотку и стал закусывать. И вдруг в зале как по волшебству заиграла музыка. Это был вальс «На сопках Маньчжурии». Плавно запел баритон, и люди начали оглядываться в поисках музыканта. А это, оказывается, мужчина в солдатской шинели приставил кулак к небритой щеке, скривил рот, и звук низкий, как мычание коровы, поплыл по залу. «Играл» он мастерски. После соло баритона визгливо вступали трубы, и иллюзия, что играет целый духовой оркестр, была полная. И тут же из-за столиков раздавалось: «Музыкант, поди-ка сюда!» Тот ловил момент и с наигранной улыбкой подходил. Его угощали водкой и пивом, просили сыграть еще. А он и рад стараться.
Никифор Федорович, глядя на него, тихо рассмеялся и наклонился к Николаю:
— Ну и пройдоха!.. Голь на выдумки хитра, а?
Николай, чтобы не портить музыки, согласился с Никифором Федоровичем:
— Настоящий скоморох из старины!
А тот все музицировал, мычал.
— Спасибо, Никифор Федорович, и извини, мне ведь на занятия надо… — Николай поднялся.
— Хосподи, да ведь и я тут сидеть не собираюсь! В таких местах бываю только ради писательского любопытства. Так что, допьем, что взяли, и пошли...
И вот это простецкое участие в своей судьбе успокоило Николая. Без всяких слов и подробностей Мранька понял его состояние и пришел на помощь. Ведь тут дело совсем не в полутораста граммах водки, которыми он его похмелял, а в писательской дружбе.
Мранька провожал Николая на работу и по дороге рассказывал про колхозные дела. Договорились встретиться вечером у Николая, благо, сегодня вечером в театре русский спектакль.
Альберт Айзман,
из книги «Прощальный поход».
Подготовил к печати В. АЛЕКСИН.

СПРАВКА «МК»
Альберт Айзман родился в 1936 г. в с. Альгеши под Чебоксарами. Рубил лес в тайге, работал на чебоксарских заводах и фабриках. Его литературный дебют состоялся в 1970 г. в газете «Молодой коммунист», где был опубликован рассказ «Слово-набат».
«МК» В ЧЕБОКСАРАХ».
29.01‒5.02.2020.